Стихи Александра Блока

И ты, мой юный, мой печальный,
Уходишь прочь!
Привет тебе, привет прощальный
Шлю в эту ночь.
А я всё тот же гость усталый
Земли чужой.
Бреду, как путник запоздалый,
За красотой.
Она и блещет и смеется,
А мне - одно:
Боюсь, что в кубке расплеснется
Мое вино.
А между тем - кругом молчанье,
Мой кубок пуст.
и смерти раннее призванье
Не сходит с уст.
И ты, мой юный, вечной тайной
Отходишь прочь.
Я за тобою, гость случайный,
Как прежде - в ночь.

Осанна! Ты входишь в терем!
Ты — Голос, Ты — Слава Царицы!
Поем, вопием и верим,
Но нас гнетут багряницы!
Мы слепы от слез кровавых,
Оглушенные криками тлений.

Но Ты в небывалых славах
Принесла нам вздохи курений!

7–8 ноября 1902

Каждый вечер, лишь только погаснет заря,
Я прощаюсь, желанием смерти горя,
И опять, на рассвете холодного дня,
Жизнь охватит меня и измучит меня!

Я прощаюсь и с добрым, прощаюсь и с злым,
И надежда и ужас разлуки с земным,
А наутро встречаюсь с землею опять,
Чтобы зло проклинать, о добре тосковать!..

Боже, боже, исполненный власти и сил,
Неужели же всем ты так жить положил,
Чтобы смертный, исполненный утренних грез,
О тебе тоскованье без отдыха нес?..

Давид Самуилыч! Едва
Альбом завели, — голова
Пойдет у Вас кру? гом: не раз и не два
Здесь будут писаться слова:
«Дрова».

21 ноября 1919

Встретив на горном тебя перевале,
Мой прояснившийся взор
Понял тосканские пыльные дали
И очертания гор.
Желтый платок твой разубран цветами —
Сонный то маковый цвет.
Смотришь большими, как небо, глазами
Бедному страннику вслед.
Дашь ли запреты забыть вековые
Вечному путнику — мне?
Страстно твердить твое имя, Мария,
Здесь, на чужой стороне?

3 июня 1909

Год написания: 1909

Символ мой знаком отметить,
Счастье мое сохранить…
Только б на пути никого не встретить,
Не обидеть, не говорить…
Не заметить участливого сомнения,
Не услышать повторенную речь,
Чтоб когда-нибудь от сновидения
Свой таинственный факел зажечь!
Миновать не знавших сияния,
Не истратить искры огня…
Кто не знал моего содрогания,
Отойди от меня!
Дальше, дальше, слепые, странные!
Вас душит любопытство и смех!
Мои думы — веселые, слова несказанные!
Я навек — один! — Я навек — для всех!

19 марта 1903

1
Любил я нежные слова.
Искал таинственных соцветий.
И, прозревающий едва,
Еще шумел, как в играх дети.
Но, выходя под утро в луг,
Твердя невнятные напевы,
Я знал Тебя, мой вечный друг,
Тебя, Хранительница-Дева.
Я знал, задумчивый поэт,
Что ни один не ведал гений
Такой свободы, как обет
Моих невольничьих Служении.

2
Безмолвный призрак в терему,
Я — черный раб проклятой крови.
Я соблюдаю полутьму
В Ее нетронутом алькове.
Я стерегу Ее ключи
И с Ней присутствую, незримый.
Когда скрещаются мечи
За красоту Недостижимой.
Мой голос глух, мой волос сед.
Черты до ужаса недвижны.
Со мной всю жизнь — один Завет:
Завет служенья Непостижной.

18 октября 1902

Не призывай. И без призыва
Приду во храм.
Склонюсь главою молчаливо
К твоим ногам.

И буду слушать приказанья
И робко ждать.
Ловить мгновенные свиданья
И вновь желать.

Твоих страстей повержен силой,
Под игом слаб.
Порой - слуга; порою - милый;
И вечно - раб.

«Обыкновенная» сегодня в духе:
Она сидит и думает о мухе.
(О чем и думать? — Но таков закон:
Когда у ней нет в мысли Рогачева —
Всё остальное вовсе нездорово.)
Кто ж будет тот, кто назовется: «он»?

Сии строки, предполагавшиеся, пропущены недаром.
Хотя они и не были сочинены, но были нецензурны.

Censor scepticus.
14 августа 1902

A.M.D. своею кровью
Начертал он на щите.
Пушкин

Из городского тумана,
Посохом землю чертя,
Холодно, странно и рано
Вышло больное дитя.
Будто играющий в жмурки
С Вечностью — мальчик больной,
Странствуя, чертит фигурки
И призывает на бой.
Голос и дерзок и тонок,
Замысел — детски-высок.
Слабый и хилый ребенок
В ручке несет стебелек.
Стебель вселенского дела
Гладит и кличет: «Молись!»
Вкруг исхудалого тела
Стебли цветов завились…
Вот поднимаются выше —
Скоро уйдут в небосвод…
Голос всё тише, всё тише…
Скоро заплачет — поймет.

10 апреля 1903

Ал-злат наряд — мой детка рад,
Индийский лал в ручонке сжал,
Люль-люль, дар-дар, дитя — краса,
Спи, спи, бай-бай, дремли, да-да,
Люль-люль, дар-дар, да-да и другие восклицания в
песне — чисто звукоподражательные, подобно нашему «бай-бай»,
и определенного значения не имеют.
Бровь — полумесяц, спи, дар-дар,
Глазок — звезда, господень дар.
День настает, овца идет,
Дитя всё спит и не встает.
Вставай, капризничай, кричи,
Гоп-гоп, на соску, на соси,
Топ-топ, тихонечко ходи.
Нет, сладкий сон тревожить жаль,
Щека — как сахар, как миндаль.
Джан божья мать, молю тебя,
От злого взора, наговора
Храни, храни мое дитя…

Летун отпущен на свободу.
Качнув две лопасти свои,
Как чудище морское в воду,
Скользнул в воздушные струи.

Его винты поют, как струны...
Смотри: недрогнувший пилот
К слепому солнцу над трибуной
Стремит свой винтовой полет...

Уж в вышине недостижимой
Сияет двигателя медь...
Там, еле слышный и незримый,
Пропеллер продолжает петь...

Потом - напрасно ищет око:
На небе не найдешь следа:
В бинокле, вскинутом высоко,
Лишь воздух - ясный, как вода...

А здесь, в колеблющемся зное,
В курящейся над лугом мгле,
Ангары, люди, все земное -
Как бы придавлено к земле...

Но снова в золотом тумане
Как будто неземной аккорд...
Он близок, миг рукоплесканий
И жалкий мировой рекорд!

Все ниже спуск винтообразный,
Все круче лопастей извив,
И вдруг... нелепый, безобразный
В однообразьи перерыв...

И зверь с умолкшими винтами
Повис пугающим углом...
Ищи отцветшими глазами
Опоры в воздухе... пустом!

Уж поздно: на траве равнины
Крыла измятая дуга...
В сплетеньи проволок машины
Рука - мертвее рычага...

Зачем ты в небе был, отважный,
В свой первый и последний раз?
Чтоб львице светской и продажной
Поднять к тебе фиалки глаз?

Или восторг самозабвенья
Губительный изведал ты,
Безумно возалкал паденья
И сам остановил винты?

Иль отравил твой мозг несчастный
Грядущих войн ужасный вид:
Ночной летун, во мгле ненастной
Земле несущий динамит?

1
За сучок сухой березы месяц зацепился,
Слушает прохожих девок пенье.
Бег минут топочущий вдруг остановился,
Наступило вечное мгновенье.
Вечность ли вздохнула над березами кудрявыми?
Облака прозрачные на закат сбежали.
Синих елок крестики сделались кровавыми,
Крестики зеленые розовыми стали.
Встал я и задумался над ярким мухомором.
Что ж в груди затеплилось скрытое рыданье?
Мне не стыдно плакать под небесным взором:
В светлом одиночестве сладостно страданье.

2
Мне снилось недавно. Как будто в театральном
Стою я коридоре, и во все концы
Идут люди, люди. Отблеском печальным
Озарялись лица, и я знал: это мертвецы.
Были шедшие передо мной изящно одеты.
Но мгновеньями из-под причесок сверкали черепа,
Под шубами и ротондами чуялись скелеты,
Шла, говорила, смеялась пестрая толпа.
И я с нею слился, утонул в этом мертвом море.
Белые саваны, погребальные венцы.
Было скучно. Я смотрел в равнодушном горе,
И всё двигались, двигались мертвецы.

Января 1913

Бежали сны — сиял рассвет,
И пламенеющие ро? сы
В исходе полунощных лет
Покрыли медного колосса.
Кумир вставал в лучах зари,
К нему стекались поколенья;
Уже воздвиглись алтари,
Звучали рабские моленья,
Колена всех преклонены…
Один — мудрец — подъемлет очи,
И в них рабы, поражены,
Узрели знак прошедшей ночи…
Он — в исступлении жреца,
И вот, измученный и важный,
Коснулся влажного венца,
И глас послышался протяжный,
И ожил мертвенный колосс.
А над пустыней — без предела —
И страх, и крик, и гомон рос;
И красота небесных роз
Покрыла жертвенное тело.

13 ноября 1901